Ясмина Реза - Бог войны [=Бог резни]

Ален. Мы с вами с первого взгляда поняли, что нам не договориться.

Вероника. Нет ничего отвратительней, когда тебя ругают за признанную тобой же ошибку. Слово «вооруженный» не годилось, мы сами это признали и убрали его. Хотя если вы рассмотрите это слово в его истинном значении, то поймете, что оно вполне на месте.

Аннет. Фердинанда оскорбили, и он ответил. Если на тебя нападают, ты обязан защищаться. Особенно если против тебя целая банда.

Мишель. Однако рвота придала вам сил.

Аннет. Вы хоть сами понимаете, какую гнусность сказали?

Мишель. Мы нормальные доброжелательные люди, все четверо. Почему мы позволяем этим оскорблениям, этим выпадам, этим, я не знаю, придиркам… настолько вывести нас из себя?

Вероника. Мишель, хватит! Хватит расшаркиваться. Если вся наша сдержанность только на поверхности, так уж давай соответствовать!

Мишель. Ну, нет. Я не позволю себе унизиться до этого.

Вероника. До чего?!

Мишель. До мерзкой свары, в которую нас втянули два малолетних стервеца! Уф, неужели я это сказал, наконец.

Ален. Похоже, Рони думает иначе.

Вероника. Вероника!

Ален. Тысяча извинений.

Вероника. Значит, теперь Брюно — малолетний стервец? Отлично! Приехали!

Ален. Ладно, мне пора.

Аннет. Мне тоже.

Вероника. Да, ступайте. С меня хватит, я сдаюсь.

Звонит домашний телефон.

Мишель. Алло! Мама? Да, мы тут с друзьями, но ты мне расскажи… Да, конечно, делай все, как они говорят… Они тебе прописали антрил?! Секунду, мама, секундочку, подожди, не вешай трубку… (Алену). Эта ваша фигня — она называется антрил? Ее принимает моя мать!

Ален. Ее принимают тысячи людей.

Мишель (в телефон). Брось ее пить немедленно! Слышишь, мама? Прямо вот сейчас же! Не спорь, я потом все объясню. Скажешь доктору, что я запретил. Господи, какие светящиеся, почему светящиеся?! Чтобы было видно? Бред какой-то. Ладно, потом. Целую, мам. Я перезвоню.(Вешает трубку). Они ей впарили светящиеся костыли, чтобы не сбила машина. Как будто человек в ее состоянии будет ночами разгуливать по середине дороги. И они прописали ей антрил.

Ален. Если она его принимает и у нее все в порядке, я хотел бы ее пригласить свидетелем. Кстати, я был в кашне? А, вот оно…

Мишель. Я этого цинизма не понимаю. Если у моей матери будет хоть крошечное ухудшение, я тебя засужу.

Ален. Прибери свое жу-жу..

Вероника. Вести себя по-человечески — себе дороже. Честность, порядочность — пустые слова. В наше время честность — это слабость, которая оборачивается против тебя же…

Ален. Пошли, Аннет, хватит на сегодня нотаций и церемоний.

Мишель. Давайте, давайте. Кстати, у вашего Фердинанда есть серьезные смягчающие обстоятельства — в лице вас двоих. От осины не родятся апельсины…

Аннет. Знаете ли, выслушивать это от убийцы хомяка…

Мишель. Убийцы?!

Аннет. Да!

Мишель. Я убийца хомяка?!

Аннет. Да! Вы тут пытаетесь нас стыдить, но все ваши нравственные императивы превратились в кусок дерьма после убийства хомяка!

Мишель. Я убил хомяка?! Когда это я убил хомяка?

Аннет. Вы сделали хуже. Вы бросили его, дрожащего от ужаса, во враждебной среде. И несчастный был обречен, его сожрала собака или крыса!

Вероника. Точно…

Мишель. Что точно?!

Вероника. Точно! Его сожрали. Что нет? Ясно же, что именно так и вышло.

Мишель. Да я думал, что он будет рад, его же освободили! Я думал, он так и побежит по тротуару, прыгая от счастья!

Вероника. Видишь, а он не побежал.

Аннет. А вы его бросили.

Мишель. Я не могу к ним прикасаться! Господи помилуй, Рони, ты же знаешь, я не могу трогать этих тварей!

Вероника. У него фобия насчет грызунов.

Мишель. Ну да, грызунов! И змей, я не могу видеть змей, я не могу прикасаться ко всем этим ползучим гадам, вообще ко всем земляным тварям, которые бегают, ползают, шебуршатся! И хватит вообще!

Ален (Веронике). Ну, а вы — вы-то почему не вышли поглядеть, как там хомяк?

Вероника. Да я понятия не имела, что случилось! Мишель ничего не сказал ни мне, ни детям, он до утра вообще молчал, что хомяка больше нет! Я сразу выбежала, сразу, обошла целый квартал, спускалась даже в подвал!

Мишель. Вероника, я нахожу это совершенно невыносимым — давать отчет за всю эту историю с хомяком, которую тебе вдруг приспичило разоблачать! Это личное дело, наше семейное, и к ситуации никак не относится! И я не позволю, чтобы меня называли убийцей! В моем доме!

Вероника. Дом-то тут при чем?

Мишель. В моем доме, двери которого я, проявив максимальную терпимость, гостеприимно распахнул перед людьми, которые должны мне быть благодарны за это…

Ален. Мне нравится, как вы себя нахваливаете.

Аннет. Неужели вы не чувствуете ни малейшей вины за гибель несчастного животного?!

Мишель. Никакой абсолютно. Я всегда ненавидел эту тварь. Я в восторге, что она исчезла.

Вероника. Мишель, это смешно.

Мишель. Что смешно? Ты тоже рехнулась, что ли? Их сын изуродовал Брюно, а я теперь в дерьме из-за хомяка?!

Вероника. Ты очень дурно поступил с хомяком и отрицать это бессмысленно…

Мишель. В жопу хомяка!

Вероника. Когда вечером о хомяке тебя спросит твоя собственная дочь, ты этим не отделаешься.

Мишель. Да мне плевать! Я не собираюсь отчитываться перед девятилетней соплячкой.

Ален. Стопроцентно поддерживаю.

Вероника. Это ужасно!

Мишель. Не заводи меня, Пампуся. Я все время вел себя очень сдержанно, но мое терпение вот-вот лопнет!

Аннет. А как же Брюно?

Мишель. При чем здесь Брюно?!

Аннет. Он не беспокоится? О хомяке?

Мишель. Я так понимаю что у Брюно сейчас проблемы посерьезней.

Вероника. Брюно был не так привязан к Зубастику.

Ален. Тоже ничего себе имечко.

Аннет. Если вы не ощущаете ни малейшей вины, с какой стати наш сын должен чувствовать себя виноватым?!

Мишель. Знаете, что я вам скажу?! Я сыт по горло всем этим идиотизмом! Мы пытались быть очень милыми, накупили этих чертовых тюльпанов, жена пыталась выставить меня великим гуманистом, но, честно говоря, я совсем не такой цивилизованный! Правду вам сказать, я совсем недалеко ушел от орангутанга.

Ален. Как и все мы в чем-то…

Вероника. Ну уж нет. Не все и не во всем.

Ален. Нет, ну вы-то нет, конечно…

Вероника. Да, я-то, слава Богу, нет.

Мишель. Не ты, конечно, не ты, Пампуся. Куда тебе — ты же у нас с Кокошкой на дружеской ноге… тебе все по ногам!

Вероника. Ты что на меня орешь?!

Мишель. Я не ору. Совсем наоборот.

Вероника. Да я же вижу!

Мишель. Ты устроила весь этот междусобойчик, а я дал себя в это втравить…

Вероника. Ты дал себя втравить?

Мишель. Да.

Вероника. Мерзость какая.

Мишель. Ведь это ты у нас любишь цивилизованно выяснять отношения. Так что всем этим мы обязаны тебе.

Вероника. Да, я за цивилизованные отношения! И это счастье, что есть люди, готовые их выстраивать! (Чуть не плача). Ты в самом деле думаешь, что лучше быть орангутангом?!

Ален. Ладно вам…

Вероника (в слезах). По-твоему, это нормально — ругать человека только за то, что он не хочет быть зверем?!

Аннет. Да никто этого не говорит. Никто вас не ругает.

Вероника. Нет, ругают! (разражается рыданиями).

Ален. Никто не ругает…

Вероника. Как мы должны были поступить, по-вашему? Скажите сами! Не договариваться, не пытаться выяснить… просто забросать друг друга страховочными счетами?!

Мишель. Хватит, Рони…

Вероника. Чего тебе хватит?!

Мишель. Держи себя в руках…

Вероника. Я держу себя в руках! В отличии…от разных приматов!

Жужжит мобильник Алена.

Ален. Да… Да… Пусть доказывают. Именно пусть доказывают. Хотя, по-моему, самое лучшее было бы вообще не отвечать…

Мишель. Кому рюмку рому?

Ален. Морис, у меня встреча! Я тебе из офиса перезвоню. (Кладет трубку).